Длинная серебряная ложка. Приключения британцев в - Страница 50

Минут через пять она вернулась, пряча под фартуком контрабанду – свежий выпуск новостей. Полистав газету, она наткнулась на статью под названием «Куда катится наша литература?» за подписью некого Карла Мейера. Критик отслужил панихиду по современным жанрам, отругал писателей за их духовную нищету и интеллектуальное банкротство, но вместе с тем высказал надежду, что обязательно отыщется гений и проторит новую стезю.

Берта с сомнением посмотрела на девочку, которая сглотнула и улыбнулась искательно. Ладно, чем черт не шутит! На гения она в любом случае не потянет, но вдруг получится выдать ее бредни за новаторский стиль?

– Сегодня уже поздно, но завтра обязательно поговорю с ним. Спрошу, можно ли издать твою книгу, если отредактировать хорошенько. А то всякие там мечи, драки, смертоубийства – ну не знаю, как-то непривычно все это. Кто такое читать станет?

Девчонка смотрела на нее во все глаза.

– Ты теперь моя фея-крестная, да?

– Можно и так сказать.

Окажись она феей-крестной, уж не стала бы возиться с тыквой и мышами. Просто в один прекрасный день Золушке отошло бы все состояние в связи с внезапной и трагической кончиной ближайших родственниц. Но жизнь Маванви – не сказка. Нельзя допустить, чтобы фольклор и сюда просочился.

Ох, только бы успеть!

Она была вампиром, а значит, не могла взывать к высшим силам. Придется действовать окольными путями. Выудив медальон, Берта раскрыла створки и увидела знакомое лицо, которое улыбалось ей уже столько лет напролет. И так будет всегда, что бы ни случилось. Пусть хоть что-то в мире останется неизменным. Она поднесла медальон к губам, и ее дыхание осело на фотографии кристалликами льда.

«Попроси за меня, любовь моя. Пусть мне хватит времени».

Глава 9

Изабель стояла у витрины магазина в Будапеште и смотрела на нежно-розовое шелковое платье, украшенное жемчугом и белыми лентами. С турнюра струились складки, уходя в бесконечность, изящная отделка корсажа ласкала взгляд, кружево на воротнике подчеркнуло бы тонкую шейку своей хозяйки. Счастливица та, для кого оно сшито. Наверное, у нее есть мужчина, ради которого стоит носить такие наряды. Наверное, он любит ее, и уж точно не игнорирует даже вежливое: «Добрый вечер».

А вот если она, Изабель, наденет такое платье, обратит ли он внимание? Или как всегда пройдет мимо, даже не посмотрев? А может быть, поинтересуется, где она убила его хозяйку? Нет, вряд ли. Он дал ей полную свободу – она может убивать, кого и когда захочет, ведь это такая мелочь. Скорее скажет, что платье сидит на девушке нелепо, и ей следует подобрать что-то более подходящее. Подходящим он считает серые или черные наряды, в которых Изабель выглядит еще более невзрачно, чем обычно. Он не хочет, чтобы ее замечали, но Изабель и не требуется чужое внимание.

«Идем».

Внезапно и тихо, он появился у нее за спиной, а слова не были произнесены вслух. Но разве это нужно, чтобы их услышали? Она и так почти отвыкла разговаривать.

Виктор взглянул через плечо. Ну конечно, плетется следом, как послушная собачонка. Даже дрессировать ее не нужно, в отличие от остальных. Или как его собственная тень, от которой никуда не денешься. Бесшумная, бесцветная, незаметная, она ничего не требовала и не спрашивала. Она могла быть ему послушной служанкой или любовницей, могла стать безжалостной убийцей, – ему стоило об этом лишь подумать. Каждый вечер, когда Виктор поднимал крышку гроба, он видел ее сидящей перед ним на стуле, с руками на коленях, как у прилежной школьницы. Сколько она так ждала? Час, два? Спала ли вообще?

«Давно ты здесь?»

В таких случаях она поспешно вскакивала и, словно извиняясь, молча произносила:

«Я просто ждала… ждала тебя. Но я могу уйти… Мне уйти?»

Виктор не отвечал, и с его молчаливого согласия она могла остаться подле него и, если повезет, поймать его снисходительный поцелуй.

Другие вампиры считали их странной парой, но Виктор не любил это слово. Пара! Как будто они муж и жена, почтенная пожилая чета, чинно идущая рука об руку на променад. Они непривычно смотрелись вместе, красавец Виктор, высокий и статный, и Изабель, навечно запертая в теле нескладной четырнадцатилетней девчонки. Трудно быть невзрачной во всем абсолютно, но ей как-то удавалось. На худом лице – прозрачные серые глаза, брови-ниточки, узкие губы, которые она беспрестанно кусала, – и не было красок, а румянец не появлялся даже после удачной охоты. Короткие светлые волосы она убирала в куцый пучок или оставляла болтаться грязными прядями. Когда-то они были длиннее, но так и не отросли после пожара.

…Тот день в Париже мог оказаться последним для Изабель. Еще утром она забралась в свой гроб, стоявший в подвальчике заброшенного дома, а потом неожиданно проснулась. Сразу поняла – что-то не так. То ли от того, что солнце еще не село, и это чувствовалось даже через стены. То ли от едкого дыма, из-за которого и вампиру пришлось бы искать носовой платок. А может быть и от того, что крышка ее гроба уже догорала, и теперь огонь перекинулся на ее сорочку. Подбирался к коже, обдавая ее жаром. Изабель хотела броситься прочь, но вдруг остановилась, понимая.

…что пожар перекрыл все пути.

… даже если она выберется, на улице ждет еще более мучительная смерть – от солнца.

…что ее уже волосы полыхают.

Изабель подумала, что сегодня неплохой день, чтобы умереть. Пятница. Она любила пятницы. Еще она подумала, что ее существование бессмысленно и бесполезно, раз никто из собратьев не пришел, чтобы ее спасти.

А дальше она подумать не успела, потому что ее сознание решило, что она и так слишком много думает, и растворилось во тьме. Изабель знала, что где-то там должен быть свет, к которому нужно стремиться, но мрак казался непроглядным. Может, свет – только для людей, для тех, у кого есть душа? А им, вампирам, даже после совсем-смерти уготовано вечное скитание впотьмах?