Длинная серебряная ложка. Приключения британцев в - Страница 110

К оглавлению

110

– Успокойся, Виктор. Это начало новой главы.

– Берта? ПОЧЕМУ Я ТЕБЯ НЕ ВИЖУ? И СЕБЯ ТОЖЕ! ЧТО ТЫ НАТВОРИЛА?

– Говорю же, ты здесь.

– Да где, черт побери?!

– В этом тексте. В этих словах.

– Я стал… текстом? И что же, меня кто-то может читать? Прямо сейчас?

– Такую возможность я тоже не исключаю.

– Ха-ха-ха, я, кажется, понял! Ты обезумела и втянула меня в свой бред! Немедленно объясни, что произошло!

– С удовольствием. Как ты помнишь, Сила у нас одна на двоих, но чтобы окончательно заполучить ее в свои руки, ты должен был меня поцеловать. В сказках именно поцелуй служит, как сказал бы мой брат, катализатором чуда. Я шла, как овечка на заклание, позвякивая колокольчиком, пока ты не ударил мою любимую, ПОДЛЕЦ ТЫ ЭТАКИЙ!.. В общем, я переменила решение. И ты это понял. Совладать с тобой я бы все равно не сумела, поэтому пришлось пойти на хитрость. Я приняла облик твоей жены, чтобы добиться от тебя поцелуя, а когда я высосу из тебя всю Силу, растоптать тебя. Но я опять передумала – ох, уж эта моя женская непоследовательность – и решила дать тебе еще один шанс. Попробуй переписать свою жизнь. Вот сейчас мы пишем пролог, за ним последует само повествование. Ты в книге, Виктор. В каком-то роде это тоже бессмертие.

– Ты возвращаешь меня назад? Я буду жить заново? И все будет… опять? Не желаю! Ты решила меня помиловать? Зря. Я бы тебя не пожалел. Ни тебя, ни твоих родных.

– Знаю.

– И все равно? Ты не смеешь!!!!

– От твоих восклицательных знаков у меня голова болит.

– Лжешь.

– Ладно, лгу, бумага стерпит. Но не в твоем положении мне указывать. После всего, что ты натворил…

– И что же я такое натворил? Я хотел создать мир, в котором нет места неопределенности, и если делать все по правилам, результат гарантирован. Мир, где все расписано по сказочным мотивам.

– Тогда из него исчезла бы свобода воли.

– А в теперешнем мире она, по-вашему, есть, о святая в своей простоте мадемуазель? Мы с Женевьевой кружились, как щепки в водовороте! Как можно жить в мире, где от тебя ничего не зависит, и не сойти с ума?

– А я хочу, чтобы ты прожил жизнь иначе.

– Ну как же, у нашей Берты принципы! Праведника из меня решила сделать?

– Да я и не рассчитываю, что ты раздашь одежды нищим и пойдешь проповедовать рыбам. Но ты можешь стать хоть на толику милосерден. Отворачиваться, лишь когда и вправду нельзя смотреть, а когда нужно – глядеть в оба. Опускать занесенную руку, даже если она поднята по делу. Тебе не нужно совершать великих поступков. Просто гадостей не делай. Если бы мы все воздерживались от гадостей, мир уже был бы прекраснее.

– А если все закончится точно так же?

– Тогда все начнется заново, пока ты не усвоишь урок. Не научишься быть добрее.

– Разве этому можно научиться? По-моему, доброта или есть, или ее нет.

– Можно.

– Да как же?

– А как вообще учатся? Слушай учителей, делай упражнения, сверяйся с ответами других.

– Думаешь, тогда у меня получится?

– Что?

– Что, Виктор?

– Выйти за ворота.

– Стоит хотя бы попытаться. Видишь, как меняется мир? Из плоского он становится объемным, и начинается твоя жизнь, которая уже прошла и еще не начиналась. Совсем скоро ты увидишь лицо повитухи и тогда забудешь и меня, и все, что произошло. Я выскоблила твою жизнь и вернула тебе. Но я выскоблила ее не начисто, кое-где все равно проступают контуры прежних событий. Пусть они станут твоей шпаргалкой – приглядись и поступи иначе. Я не хочу, чтобы с кем-то еще приключился Виктор де Морьев, Мастер Парижа. А мне пора возвращаться.

* * *

Прежде чем собравшиеся успели как следует удивиться, Берта оказалась на том же месте. Одна, без Виктора. Облик ее был прежним, зато одежда в который раз изменилась. Теперь вампирша была облачена в доспехи, вот только они не блестели. Хотя и в сказках доспехи вряд ли блестят. Вспомните хотя бы принца, которому пришлось продираться через заросли терновника, чтобы спасти Спящую Красавицу. Сомнительно, что оказавшись в замке, он первым делом снял доспехи, как следует начистил их речным песком, прошелся по ним замшей и лишь тогда отправился будить девицу. Скорее всего, от него разило потом, когда он поцеловал возлюбленную. А учитывая, что принцесса сама лет сто не меняла белье, вряд ли она даже поморщилась.

На Берте были правильные доспехи. Потускневшие, поцарапанные, с вмятинами на плечах и неровно выпуклые на груди, словно их, тихо ругаясь под нос, выравнивали с помощью двух булыжников при свете костра. Спутанные волосы девушки развевались на дувшем лишь для нее одной ветру.

На вытянутых руках она держала огромный крутящийся шар, зеленый, как прообраз всего зеленого. Она колебалась, не зная, что же с ним делать. Руки медленно сгибались, пока она не поднесла его так близко к груди, будто собиралась вобрать в себя.

Но передумала, подняла шар высоко над головой и со всей силы вбила его в пол. И замок содрогнулся. Через зазоры в каменной кладке начали пробиваться ростки. Извиваясь и раскручиваясь, они пробежались по застывшему воздуху резными узорами, как изморозь по стеклу. Булыжники у ног Берты тоже стремительно зеленели, словно по ним туда-сюда водили невидимой кисточкой, пока пол не покрылся густым слоем мха. Хотя он образовался всего-то за пару секунд, казалось, что он рос здесь всегда. То был древний мох, с редкими бурыми клочками на изумрудном фоне. Над ним на тонких ножках колыхались пожелтевшие чашечки и зонтики спор, и весь он был усыпан серебристой росой.

Но вот капельки росы поднялись в воздух и закружились вокруг Берты, которая озадаченно топталась на месте. Все плотнее становилось кольцо, и вот уже можно было разобрать очертания фигур, водивших хоровод. У них не было ни мотыльковых крыльев, ни шапочек из колокольчиков, и напоминали они скорее ожившие корни мандрагоры, чем акварельные иллюстрации из девичьих альбомов.

110