Настоящие феи, как нянька рассказывала, успел подумать Уолтер, самый внимательный наблюдатель. А еще он подумал, что вступивший в хоровод фей может остаться там на сотни лет. Но, к счастью для Берты, серебристое кольцо отступало от ее ног, и чем дальше отступало, тем прозрачней и как бы разряженнее становилось, пока вместо пляшущих фигурок не осталась лишь сверкающая пыльца. И вдруг, словно исчез центр ее притяжения, пыльца раскатилась волной, а когда коснулась стен, гобелены заколыхались. Что-то пыталось вырваться наружу. Полуистлевшая ткань затрещала, и с гобеленов спрыгнули единороги. Дробно стуча копытами, пронеслись они по зале и вбежали в западную стену, словно это они были настоящими, а стена – иллюзией. За ними, то утробно рыча, то срываясь на заливистый лай, метнулись гончие.
Затем доспехи Берты исчезли, и на ней вновь оказалось мятое форменное платье.
Сказка закончилась.
– Эвике, ты видела? – захлебываясь от восторга, Уолтер тряс невесту за плечо.
Девушка лишь поцокала языком.
– Хорошие были гобелены, а теперь им грош цена, без животных-то.
– Браво, фройляйн! – оглушительно зааплодировал Штайнберг, подмигивая Леонарду и пихая его в бок. – Какие фейерверки, а? Красотища!
Остолбенев, Берта взглянула на брата, который печально покачал головой – лучше не спрашивай. Но в следующий момент ее внимание привлекло шевеление в толпе вампиров. Развернувшись на каблуках, она посмотрела на них, сузив глаза, однако никто не собирался бросать ей вызов. Отнюдь. Хотя веселее ей от этого не стало. Стоило ей оглянуться, как мужчины встали на одно колено, а дамы склонились в напряженных реверансах, высоко подобрав юбки на случай, если придется бежать.
– О, нет, – простонала фройляйн Штайнберг, тихо и безнадежно. – Скажите, что это не то, о чем я думаю.
– Вы победили нашего Мастера в честном поединке, госпожа, – смиренно опустив глаза, сказала черноволосая вампирша, та самая, которая с недавних пор падала в обморок, если при ней упоминали картофель. – Отныне мы в вашей власти.
– Да вы ж меня в гробу видали! В открытом гробу, плывущем по реке под палящим солнцем!
– Мы и Виктора там видали, – призналась вампирша, теребя подол. Остальные согласно зашуршали. – Какая разница? Мастер – это не гемоглобин, чтобы всем нравиться. Но мы обязаны ему подчиняться. То есть вам, госпожа.
Это была западня. Чувствуя, как на нее накатывает отчаяние – лучше запивать чеснок святой водой, чем управлять этой оравой – Берта посмотрела по сторонам, пока не заметила, что Гизела делает ей какие-то знаки. Одними губами она прошептала – соглашайся. Вот только прошептала не по-немецки.
– Я почту за честь стать вашим Мастеррром, – раскатисто грассируя, произнесла Берта на языке Мольера и улыбнулась новым подданным.
Эффект вышел, что надо. По толпе прокатился приглушенный шепоток.
– Что она сказала?
– Спроси лучше, на каком языке!
– Мне в уши словно металлических опилок натолкали!
– Может, еще научится?
– Вррряд ли! – рокотала Берта. Своим акцентом она еще в детстве довела трех гувернанток до нервных спазмов, а четвертая, прежде чем хлопнуть дверью, заявила, что по-французски м– ль Штайнберг говорит как морж, набивший ноздри пастилой. – Но и так сгодится?
Вампиры замялись.
– Понимаете, мадемуазель… только, чур, без обид!… но у кандидата на пост Мастера Франции должны быть определенные квалификации, которых у вас, уж простите великодушно, не хватает.
– Что верно, то верно. Я подлостью не вышла.
– Тогда мы, пожалуй, полетим, – тактично предложили вампиры.
– Скатертью дорожка. Желаю вам избрать хорошего Мастера, – произнеся этот оксюморон, она нахмурилась и добавила. – Но стоит мне только узнать про какое-нибудь бесчинство, хоть малюсенькое нарушение кодекса, как я лично приеду с вами побеседовать. На вашем родном языке. И тогда Совет покажется вам пикником в оранжерее.
Откланявшись, вампиры выпорхнули в окно, но всю дорогу их не покидало ощущение, будто среди них кого-то не хватает. Уже на границе они приземлились и попытались вспомнить, кого же могли забыть. Даже устроили перекличку, но вроде бы все оказались на месте. Тогда, помахав плащами гостеприимному краю, они полетели домой.
Пока Берта пугала французов своим произношением, граф подал Эвике знак, и она кратчайшим путем сбегала на кухню. Зачерпнула крови из бочки, припрятанной в погребе. Но перед тем как вернуться, сообразительная девушка вылила в бокал полфлакончика валерьянки, тщательно перемешала, и лишь тогда понесла угощение хозяйке.
Граф уже подошел к дочери.
– Как ты, Гизи? – спросил он невозмутимо.
– Неплохо, – Гизела постаралась, чтобы ее голос звучал ровно. На отца она смотреть, не смела.
– Вот и славно, выпей крови и почувствуешь себя гораздо лучше.
Едва учуяв запах крови, Гизела выхватила бокал и жадно принялась пить, отвернувшись заранее, будто делала что-то постыдное. Но жажда пересилила приличия. Виконтессе показалось, что у этой крови был странный травяной привкус. С другой стороны, Гизела смутно представляла, какой вообще вкус должен быть у крови.
Когда бокал опустел, она вернула его Эвике и неуверенно проговорила:
– Спасибо.
– Хочешь еще? – предложил граф.
– Кхм, нет, пожалуй, – промямлила Гизела стеснительно. А уж когда представила, что чувствует отец, глядя, как его дочь лакает кровь… – Не противно тебе смотреть?
– Нет. Смотрел же я, как твоя мама пила бычью кровь. Ее так лечили от чахотки. Мы просто тебе не рассказывали, чтобы не пугать. Ее это не спасло, зато тебе поможет. Только пей кровь животных, хорошо, Гизи? Не человеческую.