Длинная серебряная ложка. Приключения британцев в - Страница 68

– Правда? – переспросила Эвике недоверчиво.

– Я уже скучаю.

– Глупый! Чего ж скучать, когда я еще здесь? – заметив выражение его лица, она догадалась. – А, ты вот в каком смысле. Если так, то я сама по себе скучаю. Знаешь, я уже начинаю понимать, как они мыслят. Мне кажется, я понемногу превращаюсь в вампира.

– Этого не случится. Она не сможет вытеснить тебя.

– А хоть бы и вытеснила! – выкрикнула девушка. – Я могла бы остаться Бертой Штайнберг – все лучше, чем подкидышем безродным. Тогда бы все меня полюбили. У меня, наконец, могла быть семья.

– Нет, не лучше! – перебил Уолтер. – Я не знаю Берту, но я знаю тебя. Я хочу, чтобы ты вернулась! Никуда тебя не отпущу! И… и… я люблю тебя, Эвике.

Эвике собиралась что-то ответить, но так и застыла на месте, а Уолтер вдруг притянул ее к себе, сминая ее юбки. Она даже не пыталась сопротивляться – наоборот, вцепилась в него обоими руками, прильнула к его груди, то ли обнимая, как любовника, то ли ища защиты, как ребенок у взрослого. В ее груди, словно что-то растаяло. Уолтер наклонился, и ее губы распустились у него во рту, будто диковинный цветок.

Они обнимались несколько минут – а может и весь час, тут не до математики – пока Эвике не спохватилась и, что есть сил, отталкивая Уолтера, не прокричала:

– Да какие вольности вы себе позволяете, сударь?!

Сейчас она была даже краснее своего платья. Поколебавшись, она влепила нахалу хлесткую пощечину, подобрала юбки и бросилась бежать.

* * *

В комнату пробивался полуденный свет. Уолтер почувствовал, как солнечный луч скользнул по его щеке, но глаза не открыл, а наоборот, застонав, натянул одеяло на голову. Пусть это одеяло станет ему саваном, потому что с кровати он уже не поднимется и на глаза никому не покажется. Пусть на изголовье напишут эпитафию, а вокруг кровати разобьют клумбы. Здесь он и умрет от заслуженного позора.

До чего же пошло все получилось, как в дешевом водевиле! Ветреный повеса приударил за хорошенькой гризеткой! Им осталось только спеть дуэтом, потому что прочие клише и так имелись в изобилии. Это ж надо было выкинуть такой фортель – остановиться в чужом доме и влюбиться в горничную!

Влюбиться? Нет, невозможно. На самом-то деле он любит Гизелу. Вот именно – он уничтожит злодеев, сбежит вместе с Гизелой по веревочной лестнице, и они ускачут навстречу восходящему солнцу. А Эвике… что Эвике? Поплачет и успокоится. Служанка – персонаж глубоко второстепенный. Ее если помянут в списке действующих лиц, так в самом конце, когда закончатся все более-менее титулованные особы. Чего еще желать? Пусть радуется, что про нее вообще вспомнили. Кроме того, Гизела фон Лютценземмерн красива, умна и хорошо воспитана, чего нельзя сказать о ее служанке. Гизела достойна восхищения, потому что… ну… она такая загадочная.

И тут на Уолтера снизошло озарение (на самом деле, в комнате просто стало светлее, потому что кто-то распахнул штору, но наш страдалец об этом пока что не догадывается). Да, он действительно глупее школьника. Загадка – вот в чем вся беда! Он ничего не знает про Гизелу и не хочет знать, чтобы случайная мелочь не разрушила образ принцессы на башне. Пусть там и сидит, Издалека она еще прекрасней. Воображение само дорисовывает черты ее лица и придумывает ей историю. А они все, сам Уолтер, граф, Леонард, даже Штайнберг приносят по кирпичу, замуровывая Гизелу, потому что так ее проще любить. Пусть остается волшебной принцессой, образцом изящных манер, мраморной статуей, потому что общаться со статуей приятней и проще, чем с живым человеком.

А он никогда ее не любил. Он любил лунные блики на ее волосах.

Ее отсутствие никогда не поражало его так болезненно, будто из души вырвали кусок, и там образовалась пустота, но пустота с вполне конкретными очертаниями. Другое дело Эвике. Вчера, во время танца, когда он упустил ее из виду, на него накатил страх, что он никогда больше ее не увидит, что с ней произошло что-то ужасное, ну или просто плохое. Он любит Эвике, несмотря на ее веснушки, мозоли на руках и некоторую меркантильность. Нет, все это он тоже любит! В ней вообще все прекрасно и целесообразно, но, тем не менее, она не кажется дамой из рыцарского романа, она такая… настоящая! Нужно срочно найти ее и объясниться!

Но далеко ходить не пришлось. Как только Уолтер, чувствуя себя обновленным человеком, сбросил одеяло и спрыгнул на пол, он увидел объект своих воздыханий, сидевший на кресле прямо у кровати. Вместо красного платья на девушке была ее повседневная одежда – юбка с блузой да видавший виды корсетик. При виде Уолтера Эвике сорвалась с места, сделала книксен, склонившись до земли, и бойко затараторила:

– Доброе утречко, сударь! Как ваша милость почивать изволили?

– Эээ? – только и смог сказать Уолтер, прежде чем шмыгнул обратно под одеяло, устыдившись своей мятой ночной рубашки и в особенности своих голых ног. Его всегда учили, что голые ноги очень вульгарны.

– Прикажите одеваться?

Только теперь юноша заметил, что на спинке кресла висело платье из синего складчатого шелка – очевидно, из гардероба Берты. Бережно взяв платье за плечи, Эвике с поклоном протянула его Уолтеру, который отшатнулся от этого одеяния, как Макбет от окровавленного кинжала.

– Это мне?

– Вам.

– Но оно женское!

– Так вы ведь любите женские платья! Или цвет не тот? Может, у вас только от красного кровь играет? – сузив глаза, прошипела служанка, но тут же опустилась в кресло и расплакалась, утирая лицо все тем же злосчастным платьем. Переборов стыдливость, Уолтер подошел поближе и дотронулся до ее руки, которую Эвике сердито отдернула.